Это произошло достаточно давно. Проходили вступительные экзамены.

Конкурс огромный, ведь училище престижное. За спец предметы я не боялся, Жила во мне какая то наглая уверенность, что рисунок и живопись, это моя стихия, но вот что касается математики и русского языка, тут я плавал как пробитая лодка. Погода на улице ни как не располагала к серьезной подготовке. Под летним, жарким солнцем, гораздо приятнее было болтаться на Измайловских прудах, потягивать холодное пивко, изображать героя на тарзанке, перед визжащими девчонками. И вообще, масса куда более интересных дел, чем нудная зубрежка. Тем более как говорят, перед смертью не надышишься. С математикой было проще, посидел ночку, наковырял хитрых шпаргалок и нет проблем, а вот великий и могучий русский язык! Какие темы сочинений будут? Как не желал я не думать об экзамене по русскому, скрыться от него было некуда, и этот черный день в моей жизни все же наступил.

В аудиторию запускали, из расчета один человек за стол. Раздали проштемпелеванные листики, и вывели на доске темы сочинений. Я схватился за голову! Полный бред, ну почему я так упорно в школе игнорировал наших классиков? Зачем увлекался Оскаром Уайльдом, Жюль Верном, Дюма и Стругацкими? Темы были могучие и непонятные, как сама матушка Россия. Сейчас уже даже и не вспомню точно какие, но что-то типа, «Преступление и наказание — нравственные мучения», из этого я только помнил, что там старушку топором тюкнули, а не фиг было бабки под проценты давать. Потом что-то по «Отцам и детям», вечная проблема, разных поколений, в общем, не читал, не знаю. «Гроза», «Луч света в темном царстве», там Катерина, что ли главная героиня была, и вроде как замуж неудачно вышла, что было дальше не помню, но она и стала вроде лучом. И вдруг, смятенное сознание, блуждающим взглядом, выхватило, «Творчество А. С. Пушкина», а я как раз недавно побывал в Питере, в Лицее, правда, единственное что помнил, это то, что жили они там, в маленьких комнатенках при собачьей температуре в 18 градусов, и еще что сам Пушкин успехами отнюдь не блистал, это больше всего мне грело душу. Я твердо решил писать по Пушкину, надеясь, что какие-нибудь из его великих строк, все-таки всплывут в моей пустой голове. Главное было, раскрутить эту тему на положенные по объему два листа. Накатав пол странички охов и ахов о великом гении Русской поэзии, я начал спотыкаться, что писать дальше я не знал, и как назло не мог вспомнить ни одного его стихотворения. В голове всплывали строки Лермонтова, «Молча сижу под окошком темницы…», Асадова «Есть гипотеза, что когда то, в пору мамонтов змей и сов…», Есенина «Дай Джим, на счастье лапу мне…», дальше вообще крутился матершинник Барков со своим «Лукой», но вот Пушкина хоть убейте вспомнить не мог. Я сидел, нервно взлохмачивая и без того уже стоявшие дыбом волосы, грыз ручку, и изо всех сил напрягал, расслабленные летней погодой мозги. И вдруг всплыло!

«Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То как зверь она завоет, то заплачет как дитя», и все дальше стена, больше ничего не вспоминалось. Что делать? Надо было, как-то обыгрывать эти бессмертные строки еще на полтора листа. И я решил давить на тонкое понимание Пушкиным музыки Русской природы. И пошло поехало «Буря мглою небо кроет» и строчек двадцать полной воды о том, как меня потрясли эти строки, как моя душа ощутила смятение, давление и томление. Что-то про тревогу, ожидание и угрозу.

«Вихри снежные крутя», и тут об экспрессии движения, которое отобразил автор, еще строчек на пять. А уж То, «как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…» я раскрутил по полной, тут у меня пошли и звуки, и состояния, и ощущения, и волнения, и трепет души. Но при всей моей богатой фантазии, надо было закалякать еще целую страницу, а больше я ничего из Пушкина вспомнить не мог. Из тех бессмертных строк, что всплыли, выдавить еще что-то было уже невозможно. Светило два бала, и полный провал на экзамене, который я для художественного училища считал совершенно лишним, но это было мое, увы, субъективное мнение.

А, решил я, была не была! Хорошо, что наглости и самоуверенности у меня было хоть отбавляй, и мне легко давались рифмованные строчки. Не мало не смущаясь, поймав, завывающий ритм пушкинских строк, начал сочинять оду Великому поэту, то есть, то же самое что я накрутил ранее в прозе, я стал загонять под рифму стараясь придерживаться того же стихотворного размера, что был, в нетленных строках, с трудом выуженных моей памятью. Получилась как раз нужная мне страничка. Мимо все время ходила преподавательница, и с любопытством заглядывала в мою писанину, наверное, я растрогал ее своей любовью к Пушкину, а мои стихи задели какие-то струны ее доброго сердца, она быстро наклонилась ко мне, и со словами «Какой талантливый мальчик», быстро, незаметно, карандашиком поисправляла ошибки, которых надо сказать, было море. Я благодарно, с чувством и полагающейся паузой, почти по Станиславскому, вдохновенно прошептал, «Спасибо, я так люблю Пушкина!» Она тепло улыбнулась мне и отошла дальше зорко наблюдая, не пользуется ли кто шпорами, не списывает ли цитаты, явно удовлетворенная своим поступком, по отношению к юному гению. Аккуратно переписав на чистовик, свой опус, я еще успел его быстренько пару раз проверить. Хотя особого смысла в этом не было. В общем, получил я за сочинение четверку, что было больше чем я рассчитывал, и успешно прошел по конкурсу.

Хотя это сочинение было, наверное, самой знатной аферой в моей жизни.