Она появилась в начале лета. Кто-то подобрал и приютил забавного, неуклюжего щенка. Ее назвали Нинка. Вместе со своими маленькими хозяевами, она большую часть времени проводила во дворе, на детской площадке, тая от ласк детских рук, резвясь в беззаботных играх. Псинка была добрейшая, и видя кого либо входящего во двор, летела на встречу, прыгала неуемным кузнечиком, выпрашивая подачки, или просто лишнее поглаживание.

Лето стояло жаркое, и если хозяева забывали ее на улице, она калачиком устраивалась в песке под грибком, а с утра нахватавшись объедков у сердобольных бабушек, опять носилась, с неуемной энергией по двору, доставляя радость детворе и смеша всех своими глупыми прыжками. Такие существа редкость, но Нинка любила весь мир, потому что мир был солнечным и ласковым, он состоял из детей и бабушек. Потом, то ли она надоела хозяевам, то ли по другим не известным мне причинам, Нинка и вовсе стала жительницей улицы. Ребятня ежедневно вытаскивала ей еду, а поскольку дом наш большой и детей в нем много, на долю щенка перепадало столько еды, что можно было прокормить и слона. Жена правда порывалась, притащить, этот неугомонный пятнистый мотор к нам домой, но я запретил, так как у нас уже была кошка. Кошек я органически не перевариваю, глупые и ленивые существа, особенно наша, наглая и избалованная тварь. Я бы с удовольствием поменял, эту линяющую диванную подушку, на Нинку, но тут жена воспротивилась обмену. Собаке и там хорошо, а ее любимая, принцесса на улице не выживет. Так Нинка и жила на улице, никогда не покидая нашего двора, она правда со временем, потеряла столь подкупающее щенячье обаяние, и стала грязноватой и не чесанной, и хотя некоторые мамаши и запрещали гладить детям, грязную собаку, жила по-прежнему весело и беззаботно. В Августе мы уехали на юг, под последние лучи горячего южного солнца, а по возращению, выходя из такси, были встречены, все той же, вечно не унывающей, бодрой и веселой Нинкой. За месяц она подросла, стала еще грязнее и жена только поморщила носик, когда я потрепал, пятнистую смешную голову неугомонного создания.

Надвигалась неизбежная осень. Похолодало. Начались проливные дожди. Нинка попыталась найти себе приют в каком-нибудь из подъездов, но по глупости своей и невоспитанности, не делала различия, между улицей и домом. Жильцы, потерпев день другой, а может быть уборщица, который приходилось убирать Нинкины испражнения, быстро выдворяли ее на улицу. Время от времени погода налаживалась, и псинка, все так же беспечно носилась по двору. От осенней слякоти, стала она грязна неимоверно, и я тоже брезгливо морщился, когда она при встрече пыталась прыгнуть мне на брюки. Кто то, за ненадобностью, выбросил старый, пружинный матрас, и ребятня, притащив его с помойки, устроила для Нинки под дворовым столом дом и королевское ложе. Но то ли Нинка помешала местным алкашам-доминошникам, то ли еще почему, матрас перекочевал из под стола под развесистое дерево. Дерево конечно укрывало от холодных осенних капель, но только до определенного момента, а в подъезды Нинку, уже не пускали.

Наступил ноябрь, снега еще не было, деревья стояли почерневшие от надоевших ледяных дождей. Нинка жалась на промокшем насквозь матрасе, пытаясь сохранить хоть капельку тепла, она заболела. Я не очень разбираюсь в собачьих недугах. Шерсть пооблазила, она начала припадать на одну лапу, поджимать хвост, и окончательно потеряла свою привлекательность. Мне было ее жалко, и иногда возвращаясь из магазина, я кидал ей кусок колбасы, стараясь все же держаться подальше, мало ли что у нее, может она лишайная. Да и вообще в тот месяц у меня было море работы, и мне совершенно некогда было думать о какой-то дворняжке.

Но однажды вечером, сидя с сигаретой на подоконнике, и блуждая задумчивым взглядом, по грязно-мокрому двору, я опять увидел этот матрас, с жавшейся на нем Нинкой. Даже с высоты четырех этажей, было видно, как ее колотит крупная дрожь. Она лежала сбившись в жалкий мокрый комок, в окружении вылезших ржавых пружин. Представив каково ей, я почувствовал себя совсем неуютно. Достав из холодильника колбасный кусок, накинув куртку и захватив зонт, спустился во двор. Присел перед несчастной псинкой на корточки, положил вкуснятинку возле самого ее черного носа. Нинка к колбасе не притронулась, только чуть приподняла голову и посмотрела, мутным взглядом, подернутых белесой пленкой глаз.

Посмотрела как будто ни в чем не укоряя, просто говоря, «Видишь как мне хреново». Потом уронила голову на лапы, вытянулась и замерла. Она больше уже не дрожала и не мерзла.

Вернулся домой, на душе было пакостно. Жена наблюдавшая за мной в окно, язвительно сказала, "Хорошо хоть хватило ума, домой не волочь". Я зло огрызнулся, - "Некого волочь, сдохла она",- и наподдав под зад, нашей наглой и сытой кошке, крутившейся под ногами, с грохотом хлопнув дверью, заперся у себя в мастерской. Пол ночи курил и бешено работал, без предварительного рисунка, писал яркие цветочные композиции. Мои друзья и родные знают, если я пишу цветы, значит я в бешенстве, в другом состоянии, я этим творчеством не занимаюсь. А дождь за окном все лил, и там во дворе, на облезлом, драном матрасе, коченела Нинка. Я работал и думал, какие же мы все сволочи. Жаль только что осознание своей невольной подлости, приходит так поздно. Хотя, что я конкретно мог сделать для бедной псины? Закон большого города, выживает сильнейший, а Нинка сильной не оказалась. Она была просто глупая, доверчивая, любящая весь мир собака, родившаяся ясным весенним днем, и сдохшая под холодным, ноябрьским ливнем. А утром пошел первый снег.